– Ибраги-и-и-и-и-м!!!!!!

Когда ты прекратишь меня за яйца по Миру водить?!

– Когда вы поведёте за собой всё человечество, мой друг, –

От искушений пропасти, греха трясины.

– Всё. Довольно.

И без того достало меня это варварское племя –

Неблагодарностью своей, тем, что меня вести дерзает,

Держась при том за все мои места, что только ухватиться можно.

И цепко держится, барахтается. Но ведёт.

И доведёт.

И до Цугундера ведь доведёт!

– Простите… До чего, учитель?

– И это называется Сценарий!

Молоть такую чепуху.

Зачем? Чтоб потерял Лицо я?

Мое лицо!

О ком кино снимаем?

Где образ мой? Мой образ!

– Ваш образ столь пластичен, мой учитель,

Столь восприимчив к совершенствованию всякого рода.

– Какая наглость!

Он. Совершенствует меня.

Слова какие.

Я сам усовершенствую кого угодно – вон той дубиной!

Есть лишь одна на свете вещь, не поддающаяся улучшенью –

Этот сценарий!

А вместе с ним и ты, осёл.

Вот и якшайтесь вы, насколько дури хватит, – ты и твой сценарий!

Вас двое. Я один. Меня увольте.

– Из любопытства, может быть, хотя бы только... мой учитель.

Я знаю, вы могли бы…

– Мог бы.

Из любопытства глупость умножать?!

Что узнаю я? От кого?

Куда ты клонишь, дурень?

– По тексту тут совсем иное.

– Что?

– И до Цугундера ведь доведёт.

– Это я говорю, болван!

– И вы в траву усаживаетесь

И произносите весьма категорично:

– Всё!.. В дальнейшем воздержание моё

С спасеньем человечества несовместимо.

– Но воздержанье от чего?

– Что за вопрос? Это вопрос?

Так вот – от женщин и еды. Или не сделаю больше и шага.

Когда же, наконец, ты перестанешь задавать вопросы?

Ибрагим!

– Но мы должны.

– Меня это не убеждает.

– А убеждает что?

– Опять ты за своё.

Свинья, зажаренная целиком на вертеле – как будто убеждает.

Да, убеждает.

И вина бочонок убеждает.

– И костёр пылающий и жгучий убеждает,

Танец лихой, в лучах Звезды Полярной.

– Банька по-чёрному. Веник дубовый.

И прыжок памятный мой,

Взрывающий озера тихую гладь.

Ты здесь, Ибрагим?

Ты всё ещё здесь?

_____

– Очнитесь, учитель, проснитесь!

Пока вы уединившись дремали в траве,

Я всё устроил. Всё, как вы хотели:

Теперь вы сидите на мягкой подушке с китайским узором,

В костре, что напротив, поленья с треском горят:

И ночь. И Луна. И озера гладь,

И банька по левую руку,

Народ ваш покорный подле костра с почтением смотрит на вас.

И я – ученик ваш и друг – слово беру:

– Други мои, грядущие в потоке будней мрачных

И тягот жизни, вас к земле клонящих.

Погибнуть так легко в зловещем мраке,

Когда нет Света впереди.

Когда глаза не видят Света.

Но где ваши глаза?

Где Свет ваших очей?

Не вижу.

В ваших глазах нет Света!

Когда нет Света своего… есть утешение одно –

Если Свет из источника иного – в них отразится –

Засияет, заживёт!

И там останется навечно.

Где сей источник? – вы спросите меня, мои слепые.

И я отвечу вам: «Вот. Перед вами он! Источник Этот.»

Ах! Этот на подушке мягкой восседающий Ручей!

Магический узор китайского шитья подмявший под себя, как Демон,

Ястреб –

Словно голубку нежную, подмявший под себя китайскую подушку.

Сей Источник!

Притаптывающий «голубку», – невинную, живую...

Куски поджаренного мяса, как слепые сонные вороны,

Сами летят в его утробу через рот –

Рот – жадный, как воскресные базарные ворота.

И ручейки невинные свиного жира,

Весёлые, журчат на его алчных губах,

На подбородке властном.

Текут по бороде. И по груди текут…

И реки винные текут!

И наполняют –

Чудовище из Мысли и Живого Света.

И эта Мысль, и этот Свет

Потоком бурным всё пленит, охватывает всё, что на его пути! –

Леса, озёра и моря, и континенты, и Планеты.

Солнце! И Солнце, и Вселенную охватывает он!!!

– Да ты хоть крякнуть дай.

– Вселенную охватывает он!

Не переедайте, мой учитель.

Вселенную охватывает сей поток из выпученных глаз.

Какие яркие эти глаза! Прожектора!

Где свет костра? Его уже не видно.

Учитель!

Вы пляшете в Сердце костра –

Стопами белыми угли, мерцающие, подминая, рассыпая…

И смеётесь. О! – как вы смеётесь!

Как поёте!

Вы поёте?

Чудовищно. Но вы поёте.

И поёт с вами народ…

Пляшет в мерцающем ложе костра.

Ликует! –

Алмазные угли раскалывает нежными стопами.

Весёлые, счастливые все и живые.

С глазами ясными, проснувшимися ото сна –

Смертельного!.. Далёкого уже...

И на устах у всех вопрос.

У всех вопрос в глазах: Кто вы, учитель?

– Я волк в овечьей шкуре.

– Вы говорите им.

И все смеются.

И вы им говорите голосом нарочито истошным:

– Овцы мои! Пополнить моё стадо в самом деле вы хотите?

– И вам в ответ доверчивое: «Да!»

– А если править буду вами из-под веника,

Лёжа лениво на горячей банной лавке?

– И вам в ответ: «Ура!»

И дым, и копоть от костра, и искры,

Брызги свиного жира и вина.

Всё в танце бешеном перемешалось…

И вы как тень, учитель, носитесь во мраке.

Вы поднимаете на руки всех… подбрасываете и ловите.

И снова поднимаете по два, по три… По две, по три…

Какая сила! И неутомимы вы.

И изловчаетесь закопченной, засаленной рукой

По формам девичьим «пройтись» случайно.

Сперва случайно… после неслучайно

И сверхцеленаправленно потом!

Вот в чём вы весь! Кто б мог подумать.

А сцены в бане, что по-чёрному для вас топилась?

О них, должно быть, многочисленным потомкам вашим

Поведаете вы стихом александрийским.

– Занятно. Но на сценах в бане, Ибрагим, не точку ставить надо,

А упитанный. увесистый акцент – как веприк тот, что съел я.

– А ваша рыбная диета, что до праздника крутого?

Вы что, забыли?

Вот акцент!

– Ты что такое мелешь? Ты о чём?

– О том, что аппетит у вас звериный. Что в рыбе фосфор.

Что фосфор светится в ночи. У вас его с избытком.

И всё, что для акцента надо… отменно светится у вас.

Не столько днём, сколько...

– В ночи?!. Ты что, авангардист? А я-то думал…

– Вы тоже хороши. Такое учудили! –

Высокий философский штиль, и вдруг –

Безумный балаган и вакханалия, и стоны, крики.

– И жертвоприношение, мой юный друг,

Тем существам и силам, в любом из нас которые живут

И жизнь нашу своими соками питают.

Ну… что там дальше?

– Утро… Млечное утро.

Купание в озере ленном – дыханием лета согретом.

А уж потом!..

– Ну! Не томи! Что там потом?

– Кальсоны…

– Ах!

– Двубортные дублёные Кальсоны! Да. С начёсом изнутри.

С начёсом... И они – на теле вашем! Слышите, учитель?!

– Ну, наконец-то! Красота какая!

А дальше что? Что дальше?

– Полегче пуха голубиного они…

– Шедевр! Это Шедевр!!!

– На вашем теле, дышащем нетленной памятью ночей шальных.

И!

Ваше восхождение на Трон.

– Вот он! Час Истины! Жги, Ибрагим!!!

– Холм празднично наряженный, как ёлка,

Притоптанный народом вашим,

Томящимся в смятённом ожидании Чуда.

Вы это Чудо! Вы учитель.

– Не надо длинных пауз.

– Вы это Чудо. И вы входите во власть –

Восходите на Трон!

И под восторженные возгласы толпы,

Водружена на вашу голову Корона.

– Да!

– И вас цветами осыпают. И в толпу кричите вы:

– О, мой народ! – вешние птицы…

Вам говорю я:

Не ангелоподобны те, кто более всего любимы Богом.

Так за дело!

За дело Вечное, несметные мои отары!

– И ваш народ… в возвышенном порыве… – закладывает вас,

Учитель! – запрягает.

Мерина запрягают…

Ему на глаза повязку кладут.

И погоняют.

ВАС погоняют!

И вы бежите… тащите плуг за собой.

Землю вскрываете им.

А на голове – золотую Корону несёте.

Алмазы над вами сверкают. Свет источают. Блестят.

А ноги в земле… в почве сырой прозябают.

Ах! Эти ноги…

По ним черви ползут,

Жуки навозные скопом влачатся…

О, Портки! Белоснежные Королевские Кальсоны!

Каким коротким был праздник для них!

Ваш праздник… Ваше величество!

Но!

Вы прирождённый пахарь.

И разгоняетесь.

Несётесь словно ветер!

И! – Останавливаетесь внезапно.

Замираете!!!

Стоите, словно вкопанная в землю каланча.

Хохочете…

А ваш народ, бегущий следом, натыкается на вас

И спотыкается.

И падает на вас… И катится с крутого склона.

Смеётся и хохочет ваш народ...

И говорите вы ему сквозь смех:

– То ли не жизнь?!. – Вы падаете и смеётесь. Падаете, но смеётесь.

А всю жизнь – падали только да рыдали,

Ведомые зрячими вожаками.

Ха!

– И вы срываете повязку с глаз,

И произносите, на борозду указывая, что пред вами:

– Таков след настоящего Пророка,

Нарушившего сон пластов сознания дремучих.

И горе вам, коль не найдёте этого следа в сознании своём.

Таков же Мужа след, грядущего Себе навстречу –

По этой, не засеянной злаками мудрости, земле.

– Но раньше к плугу вы не прибегали –

Я как бы в шутку говорю.

– Зачем шутить, коль нет на то таланта?

– Но всем смешно, и доля правды в этом есть.

– Не будем отвлекаться. У меня по тексту:

Смысл ритуала в символичности его.

След Истины – есть образ Нивы Вспаханной – плодоносящей.

Другого не ищите. Не найдёте здесь.

– Затем, под вечер, вы даёте представление в стодоле.

Там музыка и декорации, и сцена.

А вы – главный герой любого представленья.

То Юлий Цезарь вы, то взбалмошный Нерон, Калигула, Наполеон…

Вы – гений сцены, мой учитель, но под утро –

Сбивает с ног усталость вас, как вероломная петля.

И… – утро.

После взбодрившего вас сна, сидите на лужайке вы,

Пению птиц внимая.

На табурете деревянном вы сидите.

И ноги ваши плещутся в воде –

В медном тазу.

И две девицы юные, угодливо припав к вашим стопам,

Перстами нежными их разминают.

И умывают… омывают… моют.

Обнимают трепетные ноги ваши.

А вы, впадая в сладостную дрёму, с полузакрытыми глазами –

Глаголете самозабвенно:

– О, ноженьки мои… косточки сахарные –

Дерьмо всех тварей Мира повидавшие, познавшие.

Облюбовавшие…

Ох, дерьмо! Ах, дерьмо! Тут дерьмо, там дерьмо.

Вчера и позавчера. И сегодня, и завтра…

И послезавтра.

И ночью, и днём. И всегда. Навсегда…

Ни дня… ни дня без тебя,

«Счастье» моё – такое большое и малое…

Как без тебя?

Не знаю... Уже не знаю.

Ох!.. засыпаю.

Я засыпаю.

Отдохните и вы, ножки мои –

Косточки сахарные.

Познайте и вы теплоту женских рук,

Ноженьки белоснежные…

Ножки мои…

– А потом вы забываетесь, отрешаетесь… Спите…

И просыпаетесь далеко пополудни.

И не можете в толк взять, что происходит.

И тут – с докладом подступаю я:

– О, Ваша Светлость! Вашим целебным вином

Снова наполнены меха народа,

Грядущего в Невежества ночи.

Как улей, зажужжала вся страна.

И на слуху у всех только одно –

Ваша Корона и ваш дар Правителя Миров.

Проснитесь же!

И в городах, и в сёлах… в полях и в будуарах

Медовые ждут Пчёлки вас – Шмеля – спросонья жалящего щедро.

Бежим же!

Там – за лесом… Ждёт нас Огромная Страна. Любовь Большая!

Ну… Скорее же! Бежим!

– Ах, да… как бы… Но что за срочность? Впрочем, бежим…

Хотя… Лыжи мои. Где лыжи? Ну же… Ну… Скорей!

– Мне бы одну.

– Ещё чего! Да ладно. Вот. Бери… Пошёл ты!

– И вы бросаете всё и бежите.

К дороге. К Камню придорожному бежите –

К замшелому серому Валуну…

Вы подбегаете. И вот…

– Что вот?

– Как что?

Вы как-то символически это свершали.

– Так символически.

– То в жизни.

– Ну…

– А тут КИНО.

– И что?

– В КИНО – всё натурально.

– Ну… Так сразу и сказал бы. За этим дело никогда не станет.

А последствия какие?

– Всё, как всегда:

Таз с отваром целебным – под ноги,

На голову – компресс.

Мне сцена эта особенно по вкусу.

Сцена в саду весеннем –

Благоухающем, цветущем:

После утех праведных – сермяжных

Вы безмятежно спите…

И сновидения вас посещают из Миров иных – прекрасных,

Удалённых.

И удалённый вы. И отрешённый. Сладко спите…

И просыпаетесь… Соображаете.

Потом:

– Что-то неладно… Ибрагим... Где ты?.. Тебе чего?

– О, Ваша Светлость! Я осведомиться лишь хотел.

– Да. Спрашивай, мой друг.

– Хотел бы знать: как часто похождения подобные мы станем совершать?

– Какие похождения?

– Валун. Тот Камень, что тут рядом при дороге.

– Ах, Камень! Значит, Камень…

А знаешь… дело это – не твоего ума.

Ступай. И чтоб про Камень! больше я не слышал.

– Однако если в голову кому придёт,

Что вашей страсти Пламенный Олимп

Внезапно сократился до размеров валуна, что при дороге –

Как оскорбленье личное восприму это я.

– И с этим человеком я делил свой хлеб! –

Отцом и матерью был для него. И Солнцем, и Луной!

И в благодарность! Что я слышу?

Ты – извращенец, Ибрагим!

– И вырываете вы тазик медный из-под ног, учитель,

И его швыряете в меня с размаху.

Но изворачиваюсь я и ускользаю невредим.

– Я предпочёл бы, чтоб не увернулся ты. Ну ладно. Что ещё там?

– Утром – мы покидаем эти милые края.

Послушать проповедь прощальную народ собрался.

И в ожидании томится.

А вот и вы.

Взором окинув всех, неспешно говорите:

– Овцы мои… Пчёлы мои и Птицы!

Туманные… предрассветные… прозревающие.

Я трутень, нектар не собирающий,

Говорю вам, пчёлам неугомонным:

В небесных сотах мёд слаще, нежели в сотах земных!

Я птах, гнезда не вьющий,

Говорю вам, птицам, вьющим гнёзда, токующим:

Земное гнездо вас спасёт от земной тоски и опасности,

Но не от Вселенской.

Не заточайте себя в гнёзда земные,

Не будьте узниками Мира сего.

Я – пилигрим вечно блуждающий,

Говорю вам – баранам и овцам оседлым:

Идти в этом Мире некуда, если вы не идёте к Богу.

Но нет дороги одной для всех.

У каждого – своя Дорога.

Её ищите.

Находите!

И отправляйтесь в путь, – в Путь Вечный.

Но знайте:

Не по тому узнаете Свою Дорогу, что легче нет её,

А по тому узнаете, что нет её трудней.

Смело по ней дите!

И знайте:

Где будет трудней всего и опасней,

Я буду рядом.

Затем и не прощаюсь с вами…

Пора нам… Пора, Ибрагим.

– Но я смотрю в лица нас провожающих

И не могу сдвинуться с места. И не иду.

Остаться хочу –

Как всегда, хочу остаться.

И как всегда, говорю вам:

– Не убеждает меня это, учитель.

И вы, как всегда, отвечаете мне:

– Мы должны.

– И уходите вы.

Идёте… Бредёте… Грядёте… И не оглядываетесь.

Долго.

Потом спрашиваете:

– Ты почему молчишь, Ибрагим?

– Я размышляю.

– Много ли проку от размышлений твоих? Спрашивай.

– Учитель.

– Да.

– Когда-нибудь… пение ангелов слышали вы?

– Да.

– Они хором поют?

– Хором.

– И есть запевала у них?

– Есть.

– А как поёт он?

И вы вдыхаете звенящий воздух,

Им наполняете грудь до отказа…

И с невообразимой мощью! – на всю Вселенную поёте:

– А-А-А-А-А-А-А-А-!!!!!!!!!

– Вы поёте… Что-то бормочете и причитаете.

А я смеюсь до слёз… и хохочу.

А вы – посохом машете своим… И в пляс пускаетесь.

В грубой своей – длинной рубахе…

С босыми ногами.

Танцуете вы и смеётесь. Поёте. Бог знает что!

И я сквозь смех, сквозь слёзы говорю вам:

– Нет, учитель… Вы-таки доведёте меня до Цугундера!

– До чего?

Спрашиваете вы.

И мы смеёмся вместе.


Часть 2